Я подумала, что бы я почувствовала, если бы больше никогда не смогла пролететь ласточкой по сельской тропинке, крутя педали «Глэдис», спускаясь по Гуджер-Хилли и проносясь по каменному мостику в Изгороди. В таких случаях я обычно кричала: «Яруууу!»

В комнате повисло молчание, и я отвернулась от мисс Моут, словно меня внезапно заинтересовали экспонаты на витринах.

Я сняла с полки коричневый череп и повертела его в руках.

Не верю своим глазам!

Тихо. Спокойно, – велела себе я. – Невозмутимое лицо, жесткая верхняя губа… Все что угодно, лишь бы не выдать себя.

– Не трогай! – выкрикнула мисс Моут. – Эти образцы нельзя трогать!

– Извините, – сказала я, не удержавшись, и вернула ухмыляющуюся голову на место.

– Я снова это сделала, верно? Но, как я уже сказала, не стоит судить старую женщину слишком строго.

– Все в порядке, мисс Моут, – сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть нормальной, что не так-то просто. – Я все прекрасно понимаю. Дома в Англии у меня есть очень близкий друг, прикованный к инвалидной коляске. Я знаю, как это ужасно.

Я подумала о старом добром докторе Киссинге, сидящем в ветхом кресле в Рукс-Энде, который в своей домашней куртке и шапке с кисточкой, с вечной сигаретой во рту чувствовал себя как у Христа за пазухой. Доктор Киссинг никогда не жаловался на свою участь, и я мысленно попросила у него прощения за то, что могла так подумать.

– Ну что ж, ладно, – резко сказала мисс Моут и прочистила горло, перед тем как сменить тему. – Вернемся к твоему личному делу… Говоришь, ты боишься?

– Не столько боюсь, как беспокоюсь, – призналась я. – Дело в Рейнсмитах.

На большее я не осмелилась.

– А что с ними? Они тебе что-то сделали?

– Не мне, – ответила я. – Но, может быть, другому человеку.

– Кто? – настойчиво спросила она, забыв о склонениях.

– Не могу сказать. Школьные правила запрещают.

Изображая собою само благоразумие, в глубине души я улыбалась. Защищаться, прячась за правила, – это хитрый трюк, все равно что использовать мышь, чтобы вызвать панику среди слонов врага и заставить их затоптать его до смерти. У Шекспира была цитата на этот случай (как и на любой другой): «землекопа взорвать его же миной», что, по словам Даффи, означает победить врага его же оружием.

– Забудь о правилах, – сказала она. – Когда ребенок в опасности, какие могут быть правила?

Любопытно, кто, по ее мнению, в опасности? Я призналась, что испугана и обеспокоена, но ни слова не сказала об опасности.

– Что же, – успокаивающе сказала она, – расскажи мне о Рейнсмитах.

– Я думаю, они могли кого-то убить.

– Кого? – тут же спросила она. – Конкретно.

– Клариссу Брейзеноуз.

Я могла бы упомянуть имена ле Маршан и Уэнтуорт, но решила быть проще. Я уже высказала мисс Фолторн свои подозрения, что эта троица жива, но мисс Моут была не в курсе.

Открытие части информации – острый нож, которым можно пользоваться снова и снова, пока ты ведешь себя осторожно.

– Это очень серьезное обвинение, – заметила мисс Моут. – Ты уверена?

– Нет. Я только думаю, что они могли это сделать. Но мне надо было с кем-то поделиться.

– Что ж, я рада, что ты мне сказала. Я прослежу, чтобы…

Где-то прозвенел колокольчик, и через несколько секунд коридоры наполнились звуками шагов. Взрывы смеха становились все ближе и ближе, и внезапно на нас обрушилась орда.

– Позже, – произнесла мисс Моут, четко артикулируя, чтобы я услышала ее сквозь шум. – Поговорим позже.

И внезапно к ней вернулся голос, и она хрипло прокричала:

– Девочки! Девочки! Девочки! Мы не дикари!

Я кивнула ей, давая знак, что поняла, и словно лосось, пробивающийся вверх по течению, протолкалась к выходу.

Я осторожно пробралась обратно в свою комнату. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания.

Оказавшись в «Эдит Клейвелл», я закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Теперь, в безопасности, я перестала контролировать свое дыхание, и оно вырывалось из меня судорожными толчками. Голова закружилась.

Череп в лаборатории мисс Моут… череп, который я держала в руках.

Перед тем как вернуть его на полку, я заметила, что в трех зубах стоят пломбы.

Глава 26

Стоматология существует почти столько же лет, что и зубы. Я узнала этот зубодробительный факт на страницах довольно нудного журнальчика, лежавшего в приемной лондонского дантиста – сумрачной и старой комнате ужасов на Фаррингтон-стрит, чьи вывески на окнах – крашеные остроугольные таблички, гласившие «Безболезненная стоматология» и «Без очередей», – уже сто лет большими красными буквами лгали публике.

Я читала, что пломбы были обнаружены в зубах черепов еще в римских катакомбах, хотя считалось, что грабители могил лишили большинство древних ртов их золотых зубов. Этруски и египтяне также чинили зубы, и писали, что уже наши древнейшие предки заполняли отверстия в зубах пчелиным воском.

Я невеликий эксперт в искусстве пломбирования зубов, но я провела достаточно времени в беспомощном состоянии в этом кресле, чтобы изучить огромные разноцветные плакаты, в жутких подробностях иллюстрирующие последствия того, что будет, если не чистить зубы после каждого приема пищи. Как я уже не раз говорила, я обожаю разложение, но не у себя во рту, и более того, не во ртах незнакомцев, которым я не представлена.

Очевидно, что древний череп вряд ли может содержать аккуратную современную пломбу, и уж тем более три штуки, выглядевшие такими блестящими и новехонькими, будто их установили в прошлую пятницу.

Готова прозакладывать свой язык, ноздри и ногти на ногах, что эти пломбы не могли поставить в пещерах каменного века.

Еще несколько частей загадки встали на место в моем мозгу: щелк! щелк! щелк! Если бы это была мозаика, сейчас я бы сложила ее полностью.

Я сунула руку в карман, и мои пальцы сомкнулась вокруг носового платка.

Конечно же! Я завернула медаль святого Михаила в ткань, чтобы уберечь ее от дальнейшего загрязнения, что было довольно странно, если подумать, поскольку обычно все наоборот: в то время как другие люди просят святого Михаила о защите, я защищаю его от других людей.

Флавия де Люс, защитница архангелов.

Хорошо звучит.

С легким сердцем размышляя на эту тему, я спустилась по лестнице.

Сегодня понедельник, и я вспомнила, что у меня еженедельная встреча с мисс Фолторн. Что она припасла для меня на этот раз? – задумалась я. В каком настроении будет?

Никогда не знаешь.

Еще рано или я уже опаздываю? Я забыла, в котором часу она назначила мне прийти на этот раз, но лучше позже, чем никогда – или, как я убедилась, выступая в роли следователя, лучше рано, чем поздно.

Но не стоило беспокоиться. Ответа на мой стук не было.

Я аккуратно приоткрыла дверь и заглянула в пустую комнату.

На цыпочках подкравшись к столу (почему я так поступила, сама не знаю), я взяла клочок бумаги из мусорного ведра.

«Дорогая мисс Фолторн, – написала я. – Я была тут, но не нашла вас».

Идеально! Кратко, но информативно и с легким намеком на обвинение.

А теперь как же мне подписаться? «Ваша покорная слуга»? «Искренне ваша»? «С уважением»? «С почтением»?

В итоге я просто написала «Флавия де Люс» и оставила записку на ее письменном столе.

Библиотека, по всей видимости, была единственным помещением в мисс Бодикот, где можно было остаться в одиночестве без риска получить обвинение, что занимаешься чем-то не тем. Сквозь стеклянные двери я увидела, что внутри никого нет.

Я вошла, и мои ноздри наполнились затхлым, но приятным воздухом – как будто книги дышали во сне в непроветриваемой комнате. Я направилась в отдел художественной литературы и начала изучать полки. «Энн из Зелёных Мезонинов» устроилась рядом с «Гекльберри Финном», «Собор Парижской Богоматери» втиснулся между «Хайди» и «Маленькими женщинами», а «Николас Никльби» знакомо прислонился к «Девушке из Лимберлоста».